Парил орел

Среди клубящегося дыма сизых туч 

Парил орел, кружил неторопливо.

Он был прекрасен, крыльями могуч, 

Искал себе добычу среди круч 

И наслаждался бытием счастливо.

И шел охотник тропкой среди скал, 

Движенья осторожны и неспешны. 

С улыбкою похожей на оскал, 

Он крови жаждал, он ее желал 

Своей душой потерянной и грешной.

Какая пропасть между ищущим забав 

В убийстве и в охоте кровожадной,

И птицей хищной, что без выбора и прав,

Не радуется, чью-то жизнь прервав,

Но следует природе плотоядной.

Прибой

В пучине темно-карих глаз твоих

Тону, и шелест волн мне слух ласкает.

Течение несет, не отпускает,

Прибой ритмичен как чеканный стих.

В стихиях есть прекрасная черта:

Непредсказуемы они и непонятны,

Но так пленительна, чарующе приятна

Их первобытная простая красота.

Боюсь ли я

Боюсь ли я, что музы отвернутся

От моего пера, и час пробьет,

Когда врата поэзии сомкнутся,

И на пергаменте ничто не оживет?

Нет страха в сердце, и моей рукою

Вожу не я, а Красота вокруг.

И за слогами, каждою строкою,

Стоит любовь, печаль, иль добрый друг.

Чего боятся мне, душе мятежной,

Когда пронизан мир вокруг меня

Гармонией Вселенской, теплой, нежной

Лучами нового божественного дня!

Покуда жизнью этот мир полнится,

И сам живу, я вам хочу сказать:

Поэта сердце смерти не боится!

Ему вовек всего не написать! 

Пишу стихи

Пишу стихи. Они во мне мерцают,

Как огонек в заснеженной степи.

Клянут, жалеют, любят, воспевают,

Позвякивая звеньями в цепи.

Где каждое звено – фрагмент отдельный,

Что отражен от битого стекла.

Разбито сердце выстрелом прицельным,

Осколки превратившим в зеркала.

И вот они, во мне переливаясь,

Печаль и грусть в душе смогли унять.

Пишу стихи. От счастья улыбаюсь.

И сердце, будто целое опять.

Мир в снегах

Мир укутан в снега, обездвижен в объятьях зимы, 

Летаргическим сном до весны упокоен жестоко. 

Нелюдимы просторы, и словно под сводом тюрьмы,

Сквозь пургу, чуть мерцает белесое тусклое око.

В этой сказке немой все остыло, лишь ветры гудят, 

Стонут, плачут, стенают в горах, и пустых переулках.

И глазницами черными окна сквозь бурю глядят,

И врата отбивают свой ритм заунывно и гулко.

Это лишь до поры, до капели звенящей в ушах,

До ее неуемной, безудержной радостной дроби.

И тогда оживет даже в камне безликом душа,

Плавя толстые льды, выжигая узор в белой робе.

Пробудится гигант, громыхнет по обычью в горах, 

Разлетятся по свету весенние звонкие птицы,

Разольется тепло, словно миро, во многих мирах,

Запылают Белтейна костры многогранной зарницей.

Так и лето придет в этот брошенный край, а пока,

Не грусти, есть особая прелесть в снегах и метели.

И пускай неба синь закрывают собой облака, 

Это только до первой звенящей весенней капели.